Медицина с кубанским акцентом

Заслуженный врач России, доктор медицинских наук, член Европейской ассоциации урологов, автор более двухсот научных статей, заместитель главврача и руководитель уронефрологического центра ККБ № 1 им. проф. С. Очаповского, главный уролог и трансплантолог Краснодарского края - это лишь малая часть регалий Владимира Медведева.

Таких не берут в космонавты

- Владимир Леонидович, для начала, чем обусловлен выбор профессии врача и почему именно урология стала вашим направлением?

- Могу сразу сказать, что я никогда не мечтал стать космонавтом, как мои одноклассники. Класса с седьмого понял, что хочу быть только хирургом. А в школьных сочинениях, чтобы не приставали, я писал, что мечтаю в будущем стать строителем и строить коммунизм (смеется). Не знаю, что явилось определяющим при выборе. Родители мои - люди, далекие от медицины - работали в сельском хозяйстве. Среди родственников тоже врачей не было. Разве что дед был ветеринаром. Так что, по большому счету, говорить о преемственности поколений не приходится. Родители вообще были категорически против моего решения поступать в медицинский. Они видели меня агрономом. Только любимая тетушка поддержала меня.

- Потом-то родители простили?

- А куда им деваться было? Тем более они видели, что я нашел свое призвание. Что касается моего дальнейшего выбора, то урологию я выбрал уже после окончания клинической ординатуры. Вернее, ее выбрали за меня. Так вышло, что устроиться хирургом в больницу в Ростове-на-Дону, куда переехал жить, я не сумел - вакансий не было. Мне главврач сказал: «Будешь урологом». Я знал, что такое урология, но достаточно поверхностно. Однако потом, когда начал вникать в специальность, влюбился в эту профессию.

- Вы преподаете в медицинском университете. Можете сравнить нынешних студентов и себя в пору учебы в мединституте? Кто сегодня идет в профессию? Это романтики, коммерсанты, дети врачей? Кто нас будет лечить через 10 - 20 лет?

- Очень много зависит не столько от студента, сколько от преподавателя. Если студент сталкивается с тем, что где-то можно схитрить и, прогнувшись, получить зачет или купить экзамен, то он так и будет идти по жизни. Я не говорю, что так поступят все, но большинство предпочтут путь наименьшего сопротивления. Это закон природы. Конечно, есть очень много талантливых студентов, которые могут в будущем вырасти в больших врачей. А преподаватель должен заметить такого студента и помочь ему идти вверх.

Но ведь одного таланта мало. Необходимо также обладать терпением, трудолюбием, усидчивостью, иметь смелость брать на себя ответственность. Это трудно, но среди хирургов высокой квалификации слюнтяев нет. Потому что им пришлось пройти огромную жизненную школу: получил нагоняй за ошибку - осознай и иди дальше, а не раскисай. Но самое главное - нужно до фанатизма любить профессию, которую выбрал. Без этого ничего не получится.

В качестве же преподавателя я стараюсь походить на моих учителей, которые сумели меня заразить полезной инфекцией - узнавать что-то новое, думать, анализировать, искать пути выхода из сложных ситуаций. Это ужасно интересно. Меня считают строгим преподавателем, но никаких завышенных требований я не предъявляю. Ко мне приходят студенты 4-го курса. Они уже взрослые и знают, какие занятия можно пропустить без большого ущерба, у кого отпроситься под предлогом внезапной «болезни» и так далее. Но, по сути, это уже сложившиеся врачи. Они сами должны для себя определить путь, по которому им идти дальше. Тем более что они входят в очень жесткий мир с запредельной конкуренцией.

- А вам проще было?

- Безусловно. Например, в клинической ординатуре мы сами выстраивали конкурентные отношения. График дежурств - незыблем. Если кто-то пытался его нарушить и влезть не в свою очередь - это бойкот. Такие вещи не прощались.

- Подождите, вы отстаивали право дежурить или увильнуть?

- Дежурство было поощрением. А если тебя взяли ассистировать хирургу на операции - это праздник. Мы ходили и просились, чтобы нас пустили в операционную. Казалось бы, ну что четвертому ассистенту делать при удалении аппендикса? Но просто рядом стерильным постоять - это такое счастье было. Мытье и вытирание рук; каждый учился правильно это делать, чтобы операционная сестра - гроза всех хирургов - не сделала замечания. Вообще процесс одевания перед операцией - это целый ритуал, который у каждого хирурга должен проходить каждый раз одинаково, но по-своему.

- Это как так «по-своему»? Общего стандарта разве нет?

- О стандартах мы еще поговорим. А относительно ритуалов, хирурги - жутко суеверны. Они могут не признаваться, говорить, что это все ерунда, но я не знаю хирурга, у которого не было бы своей приметы.

- А у вас она есть?

- В этом смысле я не оригинален. Перед операцией хирургические перчатки надеваю только с левой руки. Это самая распространенная примета в среде хирургов. Со стороны это кажется смешным - взрослых, образованных людей интересует очередность надевания перчаток. Но так сложилось. Врачу приходится постоянно решать вопрос жизни и смерти. И здесь мелочей не бывает. Пусть даже некоторые из них выглядят нелепо.

Решения, без которых не жить

- На пути к своему нынешнему положению во врачебной иерархии часто ли вам приходилось принимать решения, от которых полностью зависела ваша карьера?

- Вся моя жизнь состоит из таких решений. Каждый день я провожу вечернюю конференцию, на которой все врачи клиники докладывают о состоянии здоровья своих пациентов, предлагают методики лечения. Мне на основании этих данных нужно очень быстро решить, что делать дальше с этим больным, как его лечить, стоит ли оперировать и так далее. Вот это и есть моя карьера. А должности, посты, награды для врача - это вещи сопутствующие и очень второстепенные. Пик карьеры хирурга - операционная. А самое страшное наказание - отлучить хирурга от операционного стола. Видите, даже здесь проявляется медицинская специфика. У нас нельзя взять и подвести все под общий знаменатель.

- А как же быть с тем, что российское здравоохранение стремится к европейским стандартам?

- Сейчас наши ведущие академики очень осторожно относятся к копированию американской и европейской систем. В свое время великий хирург Борис Васильевич Петровский, каким бы деспотом в операционной ни был, очень сильно спорил с Евгением Ивановичем Чазовым, когда тот говорил о необходимости введения жестких стандартов в медицине. Взять тот же аппендицит. Казалось бы, элементарная операция, но даже здесь существует огромное количество индивидуальных особенностей, которые не ложатся под жесткий алгоритм действий. Одному операцию делают 30 минут, а другому - три часа. А почему? Потому что оперировали в момент тяжелого острого воспаления. А может, нужно было полечить медикаментозно и оперировать в «холодный» период? Или требовалось экстренное оперативное вмешательство? Вот и попробуй вложить это в стандарты через переднюю брюшную стенку. А жизнь у каждого одна, и любое осложнение может иметь самые печальные последствия. От перитонитов еще умирают люди.

Просто о сложном

- Владимир Леонидович, в народе говорят, что у каждого врача должно быть свое кладбище...

- Это очень тяжелая тема. Люди вкладывают в это понятие врачебные ошибки. Они есть и будут, как ни прискорбно об этом говорить, всегда. Мы ведь тоже люди. Думаю, что в жизни каждого врача была ошибка, из-за которой пострадал человек. Такое очень тяжело пережить. А помнить об этом будешь всегда.

Однако гораздо чаще врач сталкивается с тем, что попросту не в силах помочь пациенту - болезнь слишком запущена. К сожалению, медицина еще не достигла вершин всемогущества. Для меня самое тягостное - это ощущение собственной беспомощности.

Когда ты смотришь на человека и понимаешь, что все твои усилия тщетны. Каждый такой случай переживается очень трудно. К этому невозможно привыкнуть.

- Тогда противоположный вопрос: верите ли вы в чудесные исцеления?

- Конечно. Чудеса случаются довольно часто. До сих пор помню одну старушку. Это было еще в Ростове. Ее привезли к нам в больницу в предсмертном состоянии. Делобыло в пятницу. Мы все понимали, что ей осталось жить считанные часы, но лечить, естественно, не бросили. Тут у меня образовалось свободное время и, чтобы не тратить половину дня на написание посмертного эпикриза, я на листочке заготовку сделал. Прихожу на работу в понедельник - жива старушка. Мы продолжаем лечить, но надежды нет. Вторник, среда, четверг - держится за жизнь, молодец. А потом на поправку пошла. В общем, я не знаю, как это произошло, но женщина выздоровела. И таких чудес немало наберется. С чем это связано, объяснить не берусь. Однако каждый врач в глубине души, даже в самых безнадежных ситуациях, продолжает верить в чудо и не бросает лечить до последнего. Я неоднократно убеждался в потрясающих, даже запредельных компенсаторных возможностях человеческого организма. Поэтому уверен, что бороться нужно до конца. Поговорите с реаниматологами. Они расскажут вам сотни случаев чудесного воскрешения.

- В таком случае, как вы относитесь к таким спорным вещам, как эвтаназия, суррогатное материнство и так далее?

- Вопрос очень сложный и неоднозначный. Знаете, как говорят врачи о смерти? «Неважно когда, главное, чтобы внезапно». Мы в этом понимаем, потому что постоянно видим человеческие страдания. Я склоняюсь к тому, что эвтаназия должна быть, но цивилизованная и не сейчас. Рассуждая на эту тему, не могу для себя однозначно решить: имею ли я право подписывать смертный приговор человеку, который сам просит избавить его от страданий? Хотя, с другой стороны, отказывая в хирургическом лечении, например при неоперабельном раке, разве я не подписываю этот самый приговор? Все понимают, что мы не можем помочь такому больному, что он невыносимо страдает от болей, но кто готов взять на себя такую ответственность?

Ярые сторонники эвтаназии приводят в пример Голландию, где это явление узаконено. Это некорректно. Сколько там той Голландии - 90 процентов ее жителей знают друг друга. А значит и контролировать там все процессы легче легкого. Другое дело Россия. При нынешнем уровне контроля об эвтаназии говорить не приходится.

Суррогатное материнство - еще одно спорное явление. Я как человек, который каждый день сталкивается с проблемами бесплодных пар, никого не осуждаю. Разве может чтонибудь сравниться в этом мире со счастьем материнства и отцовства? Если суррогатное материнство кого-то делает счастливым, то почему я должен быть против? Другое дело, что женщина, выносившая ребенка, потом должна его отдать. Но это уже каждый решает сам для себя. Возьмите бурят, там еще не так давно существовал обычай, что первый ребенок в семье идет к старшему брату на воспитание. И там, думаю, вопрос суррогатного материнства вообще не вызывал бы сильного волнения. Все зависит от угла зрения.

Мне довольно часто приходится сталкиваться с такими пациентами, которые в силу своих религиозных убеждений заявляют: «Доктор, операцию сделайте, но кровь не переливайте». Я сразу отказываюсь. Ни один хирург не даст гарантии, что при операции не понадобится донорская кровь.

Трансплантация органов до сих пор будоражит общество. Есть сторонники, есть противники. С моей точки зрения, хорошо все, что позволяет спасти человеку жизнь или улучшить ее качество.

Медицина с кубанским акцентом

- Владимир Леонидович, вы являетесь признанным авторитетом в своей области. Наверняка вам поступали различные предложения от других клиник из других регионов. Почему семь лет назад вы согласились переехать из Ростова-на-Дону в Краснодар?

- Наверное, подошло время. Я понял, что должен расти дальше. А для этого нужны другие масштабы. И мне очень повезло получить предложение переехать в регион с огромными медицинскими традициями и таким беспрецедентным вниманием к здравоохранению со стороны власти. Маленькая иллюстрация: когда я говорю своим коллегам из других регионов, что у нас нет очереди на программный гемодиализ (метод внепочечного очищения крови при острой и хронической почечной недостаточности): нужно тысячу человек принять - примем, - они не верят: «Даты загибаешь! Не может такого быть». Тогда я их добиваю: а у нас еще по «Скорой помощи» при инфаркте миокарда операции делают бесплатно, и за эндопротезирование пациенты ничего не платят. Все удивляются и завидуют.

- Долго размышляли над предложением?

- Нет. Когда я первый раз приехал сюда, Владимир Алексеевич сначала мне все показал, а потом говорит: «Ты согласен?». «Да», - отвечаю. «Тогда приезжай через три недели, с тобой здесь хочет встретиться губернатор».

Я тогда еще подумал: какое дело губернатору, человеку с огромной занятостью, до врача? Но встреча состоялась, как и обещали, в кабинете Владимира Алексеевича. Мне Александр Николаевич очень понравился в общении: открытый, деловой, умный, человек слова. Сначала порасспрашивал обо мне, моих планах, желаниях и мечтах. Потом рассказал, как сам видит развитие здравоохранения в крае. А потом в лоб спрашивает: «Ну так что? Приедешь?» Я согласился. Тогда же губернатор сказал, что в течение года клиника получит все самое лучшее оборудование, которое необходимо. Слово губернатор сдержал на сто процентов и даже больше.

Потом я встретился с Галиной Дмитриевной, Мы с ней за чашечкой чая поговорили. Очень милая женщина. Не было никакой напыщенности, сдержанного отношения к «варягу». Открыто и доброжелательно ко мне отнеслись. И оба говорили одно: «Сделаем все зависящее от нас, но Кубань должна быть лучшей в России». Сегодня с уверенностью можно сказать, что, например, по трансплантологии мы безусловные лидеры в стране среди других регионов. Москва нас только опережает, но она всегда вне конкурса.

- Вы создавали команду заново?

- Нет. Коллектив высококвалифицированных врачей здесь уже был. Если взять историю кубанской урологии, то она полна выдающихся достижений. Сегодня с коллегами мы пишем своеобразную летопись урологии Кубани начиная с 1932 года. Например, я с удивлением и гордостью узнал, что в 1964 году здесь планово выполнялись операции, которые в СССР делали единицам. Такие традиции не должны пропасть втуне. После того как труд будет закончен, мы его опубликуем на нашем сайте. А потом, возможно, и книгу выпустим.

Вообще, кубанская медицина заслуживает того, чтобы о ней говорили и знали во всей стране. Как можно не рассказывать, например, о Порханове? Он - хирург от Бога. Я очень люблю смотреть, как он оперирует. Но вместе с тем Владимир Алексеевич не ограничивается только стенами операционной. Он применил свой талант организатора для развития всего здравоохранения края.

Результаты сегодня видят все. Но то ли еще будет! Тем более что, повторюсь, на государственном уровне медицина в крае поддерживается как нигде больше.

- Современное здравоохранение - это огромные деньги. Пока их дает государство. Но частная медицина развивается. На ваш взгляд, сможет ли она полностью заменить государственную?

- Несмотря на то, что количество частных клиник постоянно растет, на сегодняшний день частная медицина не может столь масштабно решать те задачи, которые стоят перед практическим здравоохранением. С одной стороны, мешает дороговизна услуг и люди не готовы за них массово платить. С другой, врачи частных клиник боятся браться за лечение сложных случаев, которые чреваты осложнениями. Неудача нанесет имиджу клиники огромный ущерб, который сразу отразится на прибыли. Однако я уверен, что лет через пять в Краснодаре и других городах края появятся крупные частные клиники, которые составят серьезную конкуренцию государственной медицине. Такое явление уже наблюдается в Москве, следовательно, до нас оно дойдет достаточно скоро.

- Если вам поступит предложение работать в столице, вы согласитесь?

- Такие предложения мне поступали неоднократно, но тогда они были не ко времени. Сегодня же я очень сильно подумаю над предложением, но, скорее всего, не соглашусь. Во-первых, я не люблю мегаполис. Во-вторых, там очень холодная и долгая зима. А если серьезно, то я еще очень много не сделал здесь. Да и приоритеты с возрастом меняются. Может, я стал более спокойным. А каждый переезд - это большой стресс.

- Как семья относится к вашей работе?

- Гордится! Но мне всегда говорят, что я не уделяю внимания семье, детям. Возразить мне нечего. Работа забирает основную часть времени.

- Но ведь как-то же вы отдыхаете?

- Как и любой врач, сначала я должен отоспаться. Честно признаться, могу проспать до трех суток. А потом нужно общение и много движения. Я очень плохо переношу одиночество. Обязательно нужна компания, в которой можно много шутить и дурачиться. Моя жена - очень спокойный человек, но всегда принимает участие в шумном веселье. Да у нее просто выхода нет. Все равно не отстану.

- На каждого человека его профессия накладывает свой отпечаток. При первой встрече с человеком не ловите ли вы себя на мысли, что смотрите на него, как на пациента? А может, есть какие-то другие особенности?

- Как только начнешь смотреть на всех людей, как на пациентов, сразу станешь патологоанатомом. Потому что все мы там будем. Даже когда ко мне приходит пациент, в первую очередь - он человек, со своими проблемами, которые я должен помочь решить.

А особенности есть. Но они больше связаны с тем, что приходится руководить людьми. У меня действует принцип двух предупреждений. Если коллега ошибся или провинился - указываю ему на недопустимость подобного поведения. Попался повторно - разговор более суровый. Третий проступок показывает, что с этим человеком нам не по пути, и мы расстаемся. Но два шанса есть у каждого. Не считаю себя жестким руководителем, я просто стараюсь быть справедливым. Получается ли - судить не мне.

Автор: Иван ПРЫТЫКА
газета «Кубанские Новости»